Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
Он положил что-то на столик. С угла улицы донесся разбойничий свист. Бородач сунул пальцы в рот и ответил тем же. Потом бросился догонять друзей. Джаггер схватил то, что он положил на стол.
Это была стеклянная ампула из Хангер-хауса. Как он понял сейчас, в ней содержались десятки тысяч спор смертоносного Р. graminis tritici. Макс и Брайони недоуменно смотрели на ампулу. Макс уже собрался было что-то спросить, но тут у профессора Маркуса Силидж-Бинна наступило просветление сознания.
Он подался вперед и протянул за ампулой руку. Джаггер, словно загипнотизированный, отдал стекляшку.
Силидж-Бинн повертел ампулу в руках, покрытых старческими пятнами.
— Штамм 273, год 1963,— проговорил он. — Последняя и окончательная мутация. Полностью устранены все токсины. Никаких следов триметиламина. Удалена глютаминовая кислота. Регенерации не происходит. Свойств своих не теряет ни через три года, ни через десять, ни через сто.
Он огляделся по сторонам и сжал ампулу в кулаке.
— Они все пытались обмануть меня. Но это я их всех одурачил. Я быстро раскусил их планы. Эти негодяи хотели обокрасть меня. Они все время наблюдали за мной. Но я тоже наблюдал за ними! Они читали мои записи. А я читал их записи, ха-ха-ха!
Я-то свои записи специально вел неправильно. Но они не догадались! Как все они продажны! Все без исключения! Продажны, как весь Запад. Одно только насилие, предательство и алчность! Я надеялся, что разразится атомная война и уничтожит белую расу. И тогда восточные народы и культуры снова обретут свое былое величие. Но пришлось бы ждать долго.
Агенты презренных западных стран хотели украсть результаты моих исследований в Кембридже, чтобы использовать их как оружие против Востока. Они выжили меня из университета, но сами навели при этом на мысль, как уничтожить их всех и покончить с господством белой расы в мире.
Силидж-Бинн опять повертел ампулу между пальцами. Все трое, как зачарованные, внимали ему, хотя Макс совершенно не понимал, о чем идет речь.
— История говорит нам, что великие переселения народов происходят под угрозой голода, — продолжал Силидж-Бинн. — Готты, гунны и татары разрушали цивилизации в поисках пропитания. И это может повториться снова. Все общество стоит, как на фундаменте, на массовом производстве дешевых продуктов питания. Хлеб — это эликсир жизни. Если удастся погубить урожай пшеницы, погибнут многие миллионы. Миллионы и миллионы людей! И настанет закат Запада. Восток возродится!
Чем дольше профессор говорил, тем громче становился его голос. За соседними столиками люди начали с любопытством прислушиваться. Джаггер протянул руку и попытался забрать у Силидж-Бинна ампулу, но тот только отмахнулся и продолжал свой страстный монолог:
— Они украли у меня кассеты, но опоздали. Здесь, — он поднял ампулу, — у меня достаточно спор, чтобы произвести первоначальное заражение. И ничто в мире уже не сможет остановить распространение моего гриба!
Пшеница погибнет. Она погибнет повсюду в мире, а вместе с ней — и западная цивилизация. Штамм 273 не-уничтожим. Уничтожить его можно только одним путем— придется сжечь всю пшеницу. Всю, без остатка! И все равно каждый гектар, где она была, останется зараженным еще два-три года.
Не глядя на профессора, Джаггер негромко сказал Брайони и Максу:
— Не знаю, что мы можем предпринять, но нужно отнять у старика ампулу так, чтобы она не разбилась. Макс, как думаешь, сможешь поймать такси?
Ветер подул сильней. Зонтики над столами закачались, навесы из брезента захлопали. Джаггер кивнул официанту, намереваясь расплатиться. Дальше события развивались стремительно. Официант подошел, и Джаггер протянул ему купюру. Макс увидел, что мимо едет свободное такси, вышел из-за столика и сделал знак водителю. Официант уронил сдачу — несколько монет и бумажку. Он, Джаггер и Брайони разом наклонились, чтобы поднять. Тут налетел порыв ветра и чуть было не сорвал навес прямо над ними. Какая-то женщина от испуга даже вскочила. Владелец кафе выбежал на улицу складывать зонтики и что-то крикнул официанту.
Во всей этой неразберихе быстрее всех сориентировался профессор Силидж-Бинн. Он нагнулся и поднял десятифранковую купюру. Встал и продефилировал мимо Макса к такси, дал какое-то указание шоферу и сел в машину. Не успел Макс и слова сказать, как такси тронулось и скрылось за углом, выехав на улицу Де Ран.
17
Макс растерянно поглядел ему вслед. Подъехало другое такси. Макс отчаянно замахал водителю, одновременно крича что-то Джаггеру и Брайони. Джаггер повернулся, сразу понял, что произошло, вскочил и потянул Брайони к остановившейся машине.
Они буквально столкнулись с каким-то французом, извинились и забрались вслед за Максом в такси. Француз схватился за ручку дверцы и принялся кричать, указывая вдоль улицы:
— M’sieul M’sieu! Tour Eiffel! Votre copain! Tour Eiffel!
Шофер, казалось, быстрее других понял, что надо делать. Он резко развернулся, рискуя столкнуться с проезжающими машинами, и помчался в указанном направлении. Когда они выехали на набережную Д’Орси, Макс сказал:
— Я бы хотел, чтобы мне объяснили, наконец, что происходит. Этот сумасшедший, что, воображает, будто может уморить весь мир голодом?
— К сожалению, он не такой сумасшедший, как ты думаешь, — ответил Джаггер. — Не знаю, насколько можно верить его словам, но было бы непростительной глупостью не принимать его всерьез.
— Но при чем здесь Эйфелева башня? — спросила Брайони.
— Точно не знаю, — хмуро проговорил Джаггер. — Но у меня есть кое-какие подозрения. Самое скверное — то, что у профессора мания преследования.
Такси еле двигалось, поминутно застревая в уличных пробках. Все стекла в машине были опущены. В окна врывался тугой горячий воздух.
— Насколько я понял, эти споры разносятся ветром, — сказал Джаггер и вытер пот со лба. — В ампуле бог знает сколько этих спор. Несколько тысяч. Представьте себе, как далеко они улетят, если сейчас развеять содержимое ампулы с Эйфелевой башни. При сегодняш-нем-то ветре.
Машина двигалась так медленно, что Джаггер от нетерпения принялся хлопать себя ладонью по колену. На набережной Бранли она застряла окончательно. Джаггер и Брайони выскочили, предоставив Максу расплачиваться с шофером. Невдалеке возвышалась чудовищно-отвратительная металлическая конструкция — Эйфелева башня. Когда они покупали билеты, чтобы подняться на нее, Макс был еще далеко. Они не стали ждать его, а бросились к лифту. Лифт тронулся. Начался медленный подъем. Два раза кабина останавливалась и стояла так долго, что они чуть с ума не сошли от нетерпения. Наконец, она достигла третьей, самой верхней смотровой площадки.
К этому времени пассажиров в лифте, кроме Джагге-ра и Брайони, уже не осталось. Лифтер усмехнулся и ответил на невысказанный вопрос:
— Ветер. Люди боятся, что их сдует.
— Ничего удивительного, — кивнула Брайони. — Я сегодня ни за какие коврижки не подойду к перилам.
Они вышли на смотровую площадку и огляделись. Выше была только площадка с телепередатчиком. Людей на верхней смотровой площадке было немного. Брайони описала внешность Силидж-Бинна трем девушкам, которые продавали сувениры в маленьких киосках, и спросила, не появлялся ли он здесь. Две девушки сказали, что не видели. Третья не смогла ответить точно.
Джаггер и Брайонм заглянули во все закоулки. Безрезультатно.
— Мне кажется, что тут должна быть лестница наверх, — сказал Джаггер. — Стойте здесь, а я поднимусь.
Джаггер подошел к стальной двери. На ней было написано: «Служебные помещения. Вход воспрещен». За приоткрытой дверью он увидел узенькую лесенку с железными перилами, которая круто уходила вверх. Не обращая внимания на грозный запрет, написанный на трех языках, Джаггер открыл дверь и вышел на площадку. Ветер тотчас же обрушился на него со всей силой. Он так и свистел в железных конструкциях. Антенна телепередатчика раскачивалась настолько сильно, что конец ее почти невозможно было разглядеть. Вдруг Джаггер заметил, как над ним что-то движется.
Он присмотрелся и увидел темную фигуру, которая медленно поднималась по лестнице. Из-за ступенек нельзя было сразу разглядеть, кто это, но Джаггер все же узнал профессора Силидж-Бинна.
Глянув вниз, Джаггер увидел серебристую ленту Сены и потоки автомобилей на улицах — не больше спичечной коробки каждый. От сильного ветра у него закружилась голова, но он схватился за перила и стал подниматься. Ему пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не отрывать взгляда от следующей ступеньки и не смотреть вниз. Внутренний голос не уставал повторять, что у него всегда кружилась голова, что он не создан для высоты вроде этой, что чистейшее безумие — затевать борьбу с сумасшедшим на этой шаткой лестнице в трехстах метрах над землей. Что это равносильно самоубийству.
